Мое знакомство со стихами Саши Ирбе да и с нею самой случилось почти одновременно - в 2007 году. В то время я почти каждое воскресенье совершал автобусные экскурсии по Москве. Мне было интересно все : от Москвы литературной и художественной до Москвы… загадочной. Помню день, когда, встав пораньше, я готовился принять участие в экскурсии «Новодевичье. Могилы литераторов». Автобус отъезжал от метро «Китай-город», и опаздывать было нежелательно. Какое-то время мы стояли и ждали экскурсовода. Минут через пять в салон автобуса буквально влетела воодушевленная, полная сил, немного отрешенного вида девушка, с темно-блестящими, густыми, слегка растрепанными волосами и в длинной юбке-годе оливкового цвета. Одежда явно ей шла. Рассматривая столь творческого вида барышню, почему-то вспомнил о девушках-хиппи восьмидесятых. Видимо, из таковых была и она, а экскурсоводом, предположил я, скорее всего просто подрабатывает, занимаясь во всех отношениях благородным делом. Перекинувшись парой слов с водителем, из которых я расслышал только «ну всё, поехали…», хозяйка нашей экскурсии, подобрав длинную юбку, плюхнулась на единственное обращенное к присутствующим сиденье, взяла в руки микрофон и скоренько представилась, заговорив со слегка уловимым, явно не московским диалектом: «Меня зовут Саша Ирбе. Сегодня я вас буду знакомить…». Находясь рядом, я незаметно поглядывал на эту экзотическую наяду, явно обладающую и природным магнетизмом, и экстатическим изыском, и глубоким чувствованием, а то и знанием невидимых течений жизни. Сударыня тем временем несколько замешкалась, но выбрав, как это нередко делают лекторы, наиболее внимательного к ней человека, немного успокоилась и вошла в образ. Волнуясь, она частенько посматривала в мою сторону, а я всячески старался подбодрить «дебютантку», всем своим видом выказывая благожелательность и заинтересованность, благо рассказ был действительно очень содержательным. Говорила она торопливо, слегка сбивчиво, но при этом ярко, образно и крайне эмоционально. Дикция её была несовершенна, и потому иногда приходилось вслушиваться в сказанное, что, конечно же, мешало, а потому меня более привлекала сама манера её повествования, нежели содержание лекции. Наша флагманша, будучи вида не столько странного, сколько отрешенного, совершенно не заботилась о том, что о ней подумают, и это качество придавало ей тот безусловный шарм, коим небо награждает некоторых то ли счастливцев, то ли страдальцев, от которых в скором времени оно, небо, что-то обязательно потребует взамен. Свободная и раскованная в манерах интеллектуалка, чувственно, почти со слезами цитировала строки и строфы из творений отечественных поэтов-классиков. В какой-то момент она, видимо окончательно освоившись, совершенно неожиданно заговорила о Есенине. Поразило то, как нежно и ласково говорила она о нем - буквально как родная сестра, а то и мать: Серёженька то, Серёженька это… что, собственно, окончательно и привлекло меня к ней. В перерыве я подошел, представился и мы разговорились. Как оказалось, моя собеседница закончила Литературный институт им. Горького (семинар Игоря Волгина), не так давно стала членом Союза писателей России и на данный момент работает внештатным корреспондентом газеты «Вечерняя Москва» и «Учительской газеты», а экскурсии – это её авторская разработка, в которую она (и это было заметно) вкладывает всю душу. Помню, что я подарил ей диск со своей музыкой. Неожиданно она смутилась, и это явно было ей к лицу. Невозможно было представить такую девушку смущенной: на какое-то мгновение она стала милой, почти душечкой, и я, сам не зная почему, подумал: скорее всего - поэтесса…
Наш разговор продолжился на Новодевичьем кладбище. Уже в самом конце экскурсии, когда народ стал двигаться к автобусу, она вдруг меня окликнула, запустила руку в свою объемную, висящую (опять же по-хипповому) наискось через плечо сумку и вытащила скромную, формата А-шесть книжицу в мягкой черно- белой обложке. «Это вам… - с волнением произнесла она и, смутившись окончательно, добавила: стихи… мои стихи… Вам подписать?».
Мое предположение подтвердилось... Мы оба стали рыться в поисках карандаша или ручки. Видимо, от волнения, но свою она так и не нашла, а потому воспользовалась моею, которую, пока я листал книгу, на автомате сунула себе в сумку. «Вы пойдете в автобус?" - спросила она и на мгновение замерла… Но я, оказавшись на Новодевичьем кладбище, не мог отказать себе, воспользовавшись случаем, побродить в уединении среди воистину духовно-интеллектуальной тишины, а потому, поблагодарив Сашу Ирбе за чудесную экскурсию, попрощался с нею. «Понимаю", - сказала она, и, резко повернувшись, стала удаляться, большими, совсем не женскими шагами. Какое-то время я смотрел ей вслед, но вскоре открыл книгу и увлекся чтением…
Уже позже в журнале «Литературная учеба» мне попалась статья её наставника, Игоря Волгина. В ней общепризнанный мэтр сравнивал творчество Саши Ирбе с «котом, который гуляет по крышам и хищной мордой в столовые лазит котлы», добавляя к сравнению ещё и «некое таинственное существо, вносимое в гробницу фараона - древний прообраз нынешнего обыденного кота», что, по его же словам, в целом придавало стихам Саши Ирбе «физическую узнаваемость и метафизический объём». А еще он отмечал, что «притяжение к дому, к месту, к родному пепелищу, столь естественное для отечественной поэзии, трансформируется у Саши Ирбе в предельно простую формулу - к отцу или маме». Такой вывод сделал в конце статьи Игорь Леонидович.
В дальнейшем в моей домашней библиотеке появились и другие книги Саши Ирбе, такие как «Прощание», «Излом», «Горячий аккорд», по праву заняв свое место рядом с творениями величайших русских поэтесс: Ахматовой, Цветаевой и Казаковой.
Мои стихи, они мне не дают
с реальностью хоть каплю разобраться,
и, кажется, они меня убьют,
когда я вдруг без них решу остаться.
- писала, нет, дышала каждой строкой поэтесса. Сегодняшняя Саша Ирбе - одна из лучших. А для меня - так просто лучшая современная русская поэтесса. Когда мне хочется не просто хорошей, а очень хорошей современной поэзии, причем сразу и много, то я читаю только стихи Саши Ирбе.
В этом городе столько тоски!..
В этом городе столько печали!..
Поздней ночью подростки кричали,
разминая свои кулаки.
Утром - плакала женщина. Вскоре -
мчался крик: безбородый мужик
бесконечное женское горе
заглушать тумаками привык.
Двери хлопали!.. Чувства кипели!..
Падал чайник!.. А грохот такой,
будто чертовы люльки-качели
понеслись над промозглой Москвой.
Будто кончилось все в одночасье:
мир свалился, прогнила любовь
и ненужным нам сделалось счастье,
и война начинается вновь.
Но не та, где гранаты и танки,
самолеты, бомбежки, «Ура!»;
приближается с видом мещанки,
с криком женщины, битой с утра,
а еще - плачем тихой старушки,
точно вжатой в рукав «кольцевой»,
и приникшим к вагонной теплушке
черноглазым мальчишкой, Муллой.
Не свершилось вселенского чуда!
Мир не вспыхнул от боли, когда
вышел он, неизвестно откуда,
(так всегда и приходит беда).
Вышел он, холод мертвенно-черный
между ждущим живым и живым,
между плачем, густым, обреченным
и бегущими по мостовым.
Не война - но упавших бросают;
Не беда – но обиженных бьют.
Наши души в Москве остывают,
круче всякого камня стают.
И проносятся люльки-качели,
и не знаешь, укрыться куда,
плачет женщина: утро... недели...
а в итоге проплачет - года.
Вне всякого сомнения, творчество Саши Ирбе войдет в века и станет хрестоматийным в отечественной поэзии. Нет, она не решится остаться без стихов. И в этом я уверен, потому как невозможно понять красоту её строк, отделив её творчество от неё самой. Она будет жить и творить, ибо это так необходимо ей и всем нам, ее читателям.
Терентiй Травнiкъ. Из книги "Блокнот для записей".
Наш разговор продолжился на Новодевичьем кладбище. Уже в самом конце экскурсии, когда народ стал двигаться к автобусу, она вдруг меня окликнула, запустила руку в свою объемную, висящую (опять же по-хипповому) наискось через плечо сумку и вытащила скромную, формата А-шесть книжицу в мягкой черно- белой обложке. «Это вам… - с волнением произнесла она и, смутившись окончательно, добавила: стихи… мои стихи… Вам подписать?».
Мое предположение подтвердилось... Мы оба стали рыться в поисках карандаша или ручки. Видимо, от волнения, но свою она так и не нашла, а потому воспользовалась моею, которую, пока я листал книгу, на автомате сунула себе в сумку. «Вы пойдете в автобус?" - спросила она и на мгновение замерла… Но я, оказавшись на Новодевичьем кладбище, не мог отказать себе, воспользовавшись случаем, побродить в уединении среди воистину духовно-интеллектуальной тишины, а потому, поблагодарив Сашу Ирбе за чудесную экскурсию, попрощался с нею. «Понимаю", - сказала она, и, резко повернувшись, стала удаляться, большими, совсем не женскими шагами. Какое-то время я смотрел ей вслед, но вскоре открыл книгу и увлекся чтением…
Уже позже в журнале «Литературная учеба» мне попалась статья её наставника, Игоря Волгина. В ней общепризнанный мэтр сравнивал творчество Саши Ирбе с «котом, который гуляет по крышам и хищной мордой в столовые лазит котлы», добавляя к сравнению ещё и «некое таинственное существо, вносимое в гробницу фараона - древний прообраз нынешнего обыденного кота», что, по его же словам, в целом придавало стихам Саши Ирбе «физическую узнаваемость и метафизический объём». А еще он отмечал, что «притяжение к дому, к месту, к родному пепелищу, столь естественное для отечественной поэзии, трансформируется у Саши Ирбе в предельно простую формулу - к отцу или маме». Такой вывод сделал в конце статьи Игорь Леонидович.
В дальнейшем в моей домашней библиотеке появились и другие книги Саши Ирбе, такие как «Прощание», «Излом», «Горячий аккорд», по праву заняв свое место рядом с творениями величайших русских поэтесс: Ахматовой, Цветаевой и Казаковой.
Мои стихи, они мне не дают
с реальностью хоть каплю разобраться,
и, кажется, они меня убьют,
когда я вдруг без них решу остаться.
- писала, нет, дышала каждой строкой поэтесса. Сегодняшняя Саша Ирбе - одна из лучших. А для меня - так просто лучшая современная русская поэтесса. Когда мне хочется не просто хорошей, а очень хорошей современной поэзии, причем сразу и много, то я читаю только стихи Саши Ирбе.
В этом городе столько тоски!..
В этом городе столько печали!..
Поздней ночью подростки кричали,
разминая свои кулаки.
Утром - плакала женщина. Вскоре -
мчался крик: безбородый мужик
бесконечное женское горе
заглушать тумаками привык.
Двери хлопали!.. Чувства кипели!..
Падал чайник!.. А грохот такой,
будто чертовы люльки-качели
понеслись над промозглой Москвой.
Будто кончилось все в одночасье:
мир свалился, прогнила любовь
и ненужным нам сделалось счастье,
и война начинается вновь.
Но не та, где гранаты и танки,
самолеты, бомбежки, «Ура!»;
приближается с видом мещанки,
с криком женщины, битой с утра,
а еще - плачем тихой старушки,
точно вжатой в рукав «кольцевой»,
и приникшим к вагонной теплушке
черноглазым мальчишкой, Муллой.
Не свершилось вселенского чуда!
Мир не вспыхнул от боли, когда
вышел он, неизвестно откуда,
(так всегда и приходит беда).
Вышел он, холод мертвенно-черный
между ждущим живым и живым,
между плачем, густым, обреченным
и бегущими по мостовым.
Не война - но упавших бросают;
Не беда – но обиженных бьют.
Наши души в Москве остывают,
круче всякого камня стают.
И проносятся люльки-качели,
и не знаешь, укрыться куда,
плачет женщина: утро... недели...
а в итоге проплачет - года.
Вне всякого сомнения, творчество Саши Ирбе войдет в века и станет хрестоматийным в отечественной поэзии. Нет, она не решится остаться без стихов. И в этом я уверен, потому как невозможно понять красоту её строк, отделив её творчество от неё самой. Она будет жить и творить, ибо это так необходимо ей и всем нам, ее читателям.
Терентiй Травнiкъ. Из книги "Блокнот для записей".