Теперь несколько слов о моей гитарной музыке. Вся идея в том, что каждая партия исполнялась в соответствии с моим замыслом исключительно на одной гитаре и в одном месте — так что никакой растембровки не было. В этом, что теперь уже и не секрет, своеобразие моих акустических альбомов. Многие не сразу могут понять, как можно так играть на гитаре, а ответ прост: один инструмент, одно время записи и один исполнитель. Здесь нужна "шестирукая" техника - шива-бард. Я как бы в трех лицах играю сам с собой, причем импровизируя сразу в потоке, и это принципиально важно: никаких повторов и переигрываний. Вода не льется снизу вверх, а импровизация — это и есть вода жизни. Более захватывающего состояния я лично не встречал: попасть нотой в долю секунды, расщепить её пополам и успеть пройти сквозь отверстие, пока оно не схлопнулось. Да , это непросто, но я по жизни импровизатор. Ловить руками воздух и превращать его в образы — это моё. Еще ни разу у меня не получилось повторить ни одной свей партии, строки, фразы, интонации. Об этом мои друзья говорят так: "Терентий постоянно говорит об одном и том же, но всегда по-разному, и это привлекает. Он словно снимает слои, открывая матрешку , и всегда интересно, что будет дальше и что он ещё скажет". Это моя особенность проявляется и на встречах с читателями. Я никогда не пользуюсь текстами, а просто, снимая слой за слоем, иду к сердцевине мудрости. У меня нет цели её достигнуть, да это и невозможно, но каждый раз, оголяя недозволенно-прекрасное, я погружаюсь в удивительный мир любви Бога к человеку. Так было со мной в живописи, потом — в музыке, а теперь присутствует и в литературе. Однажды, еще в отрочестве, мне случилось подглядеть за обнаженной купальщицей. Это было за городом, где я отдыхал летом. А был я тогда не просто, а крайне скромным и стеснительным ребенком , и если бы кто-то тогда сказал, что мне придется читать лекции или выступать с гитарой на сцене, то скорее всего я бы просто разрыдался. Так вот: я видел, как наша соседка шла к реке, видел, как подошла к воде, но когда она стала раздеваться, то зажмурился и упал носом в траву. Я слышал каждый всплеск воды и нестерпимо хотел открыть глаза, но так и не смог. Тогда, а было мне двенадцать лет, я пережил необыкновенный всплеск счастья. А вечером подошел к ней, сел рядом на лавочку и долго сидел рядом. Это была моя самая первая и пока еще несовершенная импровизация. Когда-нибудь я замолчу, потому как дойду до слоя неизглаголанного и тогда, вероятно, буду творить просто своим присутствием — тем, что я просто есть. Но в этом простом существовании будет весь мой опыт, весь путь жизни, который я прошел тысячами мелких шажочков. Вероятно, это и есть то, что Лао Цзы называл Дао. И это не судьба, не миссия, не призвание и не предназначение, а просто путь во времени, когда длина твоего шага равна не метрам или сантиметрам, а все той же секунде. Для меня Дао — это не путешествие во времени, а путешествие вместе со временем: куда оно, туда и я. Лучшего проводника, поверьте, здесь не найти. Однажды я все-таки спросил у времени: куда мы с тобой идем? Это произошло, когда время подустало и попросило меня подзавести его ключом от старых дедовских часов. Взяв ключ, я вставил его точно в сердце времени, повернул, и оно забилось, застучало, затикало и пошло. То ли сердце, то ли время? А потом вдруг сказало: мы идем к остановке… И не дожидаясь моих уточнений, добавило: чтобы отдохнуть и пойти дальше… Время ходит от остановки к остановке, а потому и никогда не останавливается, что идет к остановке, чтобы, достигнув её , тут же идти дальше. И больше ничего оно не сказало, но мне стало понятно, что всё это сплошная импровизация с изумительно точным попаданием в такт, а это и есть то, что означает жить по благодати, это и есть – Дао!

Терентий Травник. Из книги «Ластик, лист и карандаш».