Иногда открываю и просматриваю свои дневники 1984-го года. Да, именно тогда я стал делать первые свои записи. Читаю и понимаю, что от меня нынешнего почти ничего в них не осталось, и это хорошо. А хорошо то, что к серьезной литературе я шел долго, можно сказать, всю свою жизнь, и пришел на поклон к её величеству Публицистике тогда, когда перешагнул 49-летний километр своего пути. Именно в то время и появилась моя первая книжица, написанная в соответствующей «цветовой» гамме — «Очерки публицистики». Особо не вникая в то, что есть очерк, а тем более публицистический, я собрал то, что касается положения в мире и в стране, пропустил через свою «мыслерубку» и выдал фаршированные перцы… И не потому, что публицистика — это во многом литературное расследование, осмысление чего - либо и разрешение на право быть, но первым читателем стала моя мама Людмила Георгиевна — человек, который провел за писаниной всю свою жизнь: сначала студентом юрфака МГУ, затем — прокурором и, наконец, судьей, так что отдано мною написанное было не абы кому, а судье, а значит - и на суд! Мама читала мою рукопись несколько дней и, вернув, достаточно сдержанно сказала: ничего — в смысле, что вполне интересно, добавив, чтобы я не увлекался самолюбованием в текстах, а писал так, как сделал бы это мой собственный читатель, и если справлюсь, то могу этим заниматься и дальше. Потом были другие книги, и Людмила Георгиевна лично занималась их проводами в большую жизнь, видимо, хотела хотя бы так разделить со мною ответственность— чай не сказки писал.
С годами публицистическое слово крепло и появлялась радость от того, что пишу я о многом, стоя не в подножии, а на вершине холма собственной жизни, и потому имею право на многое смотреть не просто, а с высоты прожитых лет. Тот, кто гребет со мной в одной лодке, понимает, что есть годы для писателя-публициста – это даже не золотой резервный фонд, который можно опечатать, а то самое золото, на которое и опираются подобные фонды и организации. Годы и года — это право, данное тебе временем, чтобы ты смог что-то сказать всякому, кого ценишь, любишь и кем дорожишь, а это значит, простому человеку. Кто-то меня кормит хлебом, который я с удовольствием потребляю каждый день, кто-то обогревает мой дом и дает ему воду, дает свет. Сшитые чьими-то заботливыми руками, я ношу рубахи и штаны, ношу обувь – всё это люди, подарившие мне комфорт для того, чтобы я занимался любимым делом. Так что низкий поклон вам, мастера! Человек — существо социальное, и общность с себе подобными дает ему неограниченные возможности. Вот пока я пишу, кто-то охраняет небо над моей головой, кто-то несет иную вахту, а я просто живу и всё, живу с пониманием и благодарностью ко всем этим людям, а потому и публицистика, эссеистика, дневниковая живопись, отточенная графика очерка и строгость афоризма – всё это моя работа, мой вклад в труд рабочего и солдата, учителя и врача, строителя и даже продавца любимых мною моркови и свеклы – всё это тебе, мой современник, мой родной человек.
А ведь так оно и есть – боги не занимаются обжигом горшков, у богов дела поважнее, а мы, люди, как раз в этом и преуспели. Не так давно мне посчастливилось стать редактором книги моего друга, одноклассника, писателя-виршеиста, как он сам себя называет, Валерия Михайловича Киселевского, а называется эта книга «Гончарный круг жизни». Работал он над ней не один год. Книга серьезная и, что называется, на века. Есть она и на моей книжной полке в кабинете, так что обращаюсь я к ней нередко и всегда нахожу что-то полезное на страницах мудрого моего товарища. Позволю себе завершить свою нынешнюю статью словами именно из этой книги, а почему – это пусть каждый из вас сам ответит. Публицистика тем и хороша, что это не просто литература, а постоянный диалог со своим читателем, причем честный и эмоциональный, впрочем, какой и должна быть словесная среда обитания для человека – живучая! А теперь – книга Валерия Киселевского, точнее, из книги: «Помню ещё в школе, наблюдая, как первая учительница тщетно пыталась разобрать египетские иероглифы моего корявого почерка, я, дабы прекратить её мучения, встал из-за парты и в доходчивой устной форме предложил свою версию разгадки начертанного.»
Да, Валера, и я это тоже помню. Меня тогда еще поразила твоя объективная самонадеянность, и я подумал, что иногда нужно помогать даже учителям.
Для публициста учителями являются его читатели, а потому писать нашему брату надо так, чтобы было как можно понятнее тем, кто проверяет написанное нами – нашему народу!

Терентий Травник. Из книги «Ластик, лист и карандаш».