Так получилось, что у меня не особенно много, а точнее, совсем мало читателей среди юношества, и это несмотря на то, что меня читают и знают. Мой читатель – он другой: это человек за пятьдесят, а то и за семьдесят… Умный, рассудительный, познавший жизнь до мозга костей, но так ничего толком и не сказавший, потому как только лишь подошёл к её началам, а там, сами понимаете: молчание — золото.
Иногда мне хочется начать писать на понятном для молодежи языке. Я умею это делать, но сдерживаюсь, потому что было бы неправильным и непедагогичным лишать её возможности самостоятельно расти в угоду собственной популярности. Так что просто пишу, ибо верю, что мои книги там, в будущем, их дождутся и встретят, знаю, что так оно и будет. Но у меня есть радость – это мои самые маленькие читатели — те, кому еще нет и десяти, а может, немногим более того. И те, которые о своем возрасте говорят, зажимая пальчики на руках. И таких много! Каким-то неведомым для меня образом они разыскивают мои детские стихи, рассказики и читают, а потом пишут письма благодарности с кучей ошибок, и я, как писатель, читая, радуюсь этой каракульной неразберихе, этой словесной кутерьме, потому что там, где «дарагой тирений» и «мы ваз очинь любм», горит та самая звёздочка, которую первыми зажгли мои любимые корепановцы – юные художники, детишки с Чусового: есть такой город на карте нашей Родины, а российские светлячки растащили её , звездочки, лучики по всей стране. И вот я снова себя спрашиваю... спрашиваю, есть ли, и тут же отвечаю: есть он у меня - есть мой юный читатель, и он там, в самом сердце моей Родины. Он начал меня читать с ёжиков и мишек, с кошечек и жучков, с оживших игрушек и красногрудых снегирей! Он, мой самый маленький, можно сказать, малюсенький читатель, начал учить язык добра с самых первых, как и полагается, его буковок, и теперь я абсолютно уверен, что совершенно не зря взял когда-то в руки чернильницу, а мне было не больше лет, чем этим ребятам, и первое, что я сделал, так это опрокинул её на себя, умудрившись при этом вымазаться да еще и язык каким-то образом исчернилить. Когда же в комнату вошла мама, то единственное, что она сказала, было таким: «Ну дописался! Я же говорила тебе : не лезь! Вот теперь всю жизнь будешь ходить в чернилах!»
Позже мы с нею иногда вспоминали этот случай. А ведь всё так и получилось, как она сказала, и я действительно всю жизнь в чернилах и хожу!
* * *
В чернильнице моей
с отбитой крышкой,
Откуда буквы вынимаю я,
Ночное небо кобальтостью дышит
И старой медью звездочки горят.
Когда я долго не пишу, она пылится,
И в первострочье рвется смысла нить,
Потом прокляксится, и проскрипится,
И снова даст возможность говорить.
И медное перо, напившись влаги,
Скрипя смычком по стертому листу,
О тайнах поэтической отваги
Нашептывает сердцу моему...
С благодарением, ваш Терентий Травник. 2024 г.
Терентий Травник. Из книги «В четыре руки».
Иногда мне хочется начать писать на понятном для молодежи языке. Я умею это делать, но сдерживаюсь, потому что было бы неправильным и непедагогичным лишать её возможности самостоятельно расти в угоду собственной популярности. Так что просто пишу, ибо верю, что мои книги там, в будущем, их дождутся и встретят, знаю, что так оно и будет. Но у меня есть радость – это мои самые маленькие читатели — те, кому еще нет и десяти, а может, немногим более того. И те, которые о своем возрасте говорят, зажимая пальчики на руках. И таких много! Каким-то неведомым для меня образом они разыскивают мои детские стихи, рассказики и читают, а потом пишут письма благодарности с кучей ошибок, и я, как писатель, читая, радуюсь этой каракульной неразберихе, этой словесной кутерьме, потому что там, где «дарагой тирений» и «мы ваз очинь любм», горит та самая звёздочка, которую первыми зажгли мои любимые корепановцы – юные художники, детишки с Чусового: есть такой город на карте нашей Родины, а российские светлячки растащили её , звездочки, лучики по всей стране. И вот я снова себя спрашиваю... спрашиваю, есть ли, и тут же отвечаю: есть он у меня - есть мой юный читатель, и он там, в самом сердце моей Родины. Он начал меня читать с ёжиков и мишек, с кошечек и жучков, с оживших игрушек и красногрудых снегирей! Он, мой самый маленький, можно сказать, малюсенький читатель, начал учить язык добра с самых первых, как и полагается, его буковок, и теперь я абсолютно уверен, что совершенно не зря взял когда-то в руки чернильницу, а мне было не больше лет, чем этим ребятам, и первое, что я сделал, так это опрокинул её на себя, умудрившись при этом вымазаться да еще и язык каким-то образом исчернилить. Когда же в комнату вошла мама, то единственное, что она сказала, было таким: «Ну дописался! Я же говорила тебе : не лезь! Вот теперь всю жизнь будешь ходить в чернилах!»
Позже мы с нею иногда вспоминали этот случай. А ведь всё так и получилось, как она сказала, и я действительно всю жизнь в чернилах и хожу!
* * *
В чернильнице моей
с отбитой крышкой,
Откуда буквы вынимаю я,
Ночное небо кобальтостью дышит
И старой медью звездочки горят.
Когда я долго не пишу, она пылится,
И в первострочье рвется смысла нить,
Потом прокляксится, и проскрипится,
И снова даст возможность говорить.
И медное перо, напившись влаги,
Скрипя смычком по стертому листу,
О тайнах поэтической отваги
Нашептывает сердцу моему...
С благодарением, ваш Терентий Травник. 2024 г.
Терентий Травник. Из книги «В четыре руки».