Живу с таким ощущением, что когда-нибудь, а возможно, что и скоро, любовь разорвёт меня изнутри. Это когда кровь горлом, а дышать можешь, и дышится легче лёгкого. Иногда подобные чувства настолько сильны, что они сбивают сердечный ритм, перехватывают дыхание и высушивают губы. Когда-то я вот так любил родителей, потом женщину, потом друга, потом ещё женщину и ещё друга, потом всех сразу, а недавно я чуть не задохнулся от ночного неба и домашней тишины. Представляете, я точно так же влюбился и в них! Потом под раздачу попала кошка, цветы на подоконнике и позвонившая по пустякам знакомая. Далее — музыка и воспоминания об умершем друге: и всё это накрыла она, моя любовь…
— Какое же у меня старое и неповоротливое тело, — подумал я, — что не может как-то правильно утрясти в себе эти переживания. Почему оно кряхтит и болеет? Почему не может подстроиться и жить со мною в согласии?
И тут любовь будто бы это поняла и скоренько перебралась в мою голову, точнее, в переносицу, и я унюхал аромат ночного сквозняка и запах тиканья старых обшарпанных часов. Почесал пузо и завалился на кровать, приняв свою самую любимую позу отдыхающего дервиша, и стал думать обо всех, кого мне подсовывала, подпихивала и подбрасывала моя любовь. Это были совершенно разные и люди, и дела, и события. Были среди этого и ссоры, и обиды, и очень смешные случаи, но, вне всякого сомнения, всё это было любимо мною. И это вовсе не воспоминания, а много больше, чем выковырянные из памяти эпизоды – это состояние пробуждённого сердца, причём выспавшегося и желающего трудиться, а значит, отдавать. Только не подумайте, что я взял и тут же куда-то рванул. Честно: я даже не шелохнулся… А зачем? В этот момент я был сразу и со всеми. Это так, словно бы собрать всю жизнь в одну секунду, взять микротаймероскоп и суметь разглядеть всё, что было с тобою в этой жизни, но одномоментно, успев при этом ещё и всех поблагодарить.
Что же ты, любовь, со мною делаешь? Ты научаешь меня писать так, как я и не помышлял, а потом предлагаешь войти в только что созданное и прожить это наяву, да ещё и вместе с тобою. Неужели ты не понимаешь, что, испив воды в момент смертельной жажды, жаждущий, вроде меня, более ни за что не покинет этого родника? Или ты хочешь сказать, что... я пришёл?
Терентий Травник. Из книги "Переход площади по диагонали".
— Какое же у меня старое и неповоротливое тело, — подумал я, — что не может как-то правильно утрясти в себе эти переживания. Почему оно кряхтит и болеет? Почему не может подстроиться и жить со мною в согласии?
И тут любовь будто бы это поняла и скоренько перебралась в мою голову, точнее, в переносицу, и я унюхал аромат ночного сквозняка и запах тиканья старых обшарпанных часов. Почесал пузо и завалился на кровать, приняв свою самую любимую позу отдыхающего дервиша, и стал думать обо всех, кого мне подсовывала, подпихивала и подбрасывала моя любовь. Это были совершенно разные и люди, и дела, и события. Были среди этого и ссоры, и обиды, и очень смешные случаи, но, вне всякого сомнения, всё это было любимо мною. И это вовсе не воспоминания, а много больше, чем выковырянные из памяти эпизоды – это состояние пробуждённого сердца, причём выспавшегося и желающего трудиться, а значит, отдавать. Только не подумайте, что я взял и тут же куда-то рванул. Честно: я даже не шелохнулся… А зачем? В этот момент я был сразу и со всеми. Это так, словно бы собрать всю жизнь в одну секунду, взять микротаймероскоп и суметь разглядеть всё, что было с тобою в этой жизни, но одномоментно, успев при этом ещё и всех поблагодарить.
Что же ты, любовь, со мною делаешь? Ты научаешь меня писать так, как я и не помышлял, а потом предлагаешь войти в только что созданное и прожить это наяву, да ещё и вместе с тобою. Неужели ты не понимаешь, что, испив воды в момент смертельной жажды, жаждущий, вроде меня, более ни за что не покинет этого родника? Или ты хочешь сказать, что... я пришёл?
Терентий Травник. Из книги "Переход площади по диагонали".